Уилл, стоявший у плиты, поднял на нее глаза. В каждой руке он держал по половинке скорлупы, на столе лежали две подложки под тарелки.

Женщина взяла свою сумочку и ключи.

– Не позавтракаешь?

– Выпью кофе на работе.

– Когда вернешься?

– Точно не знаю, – равнодушно уронила Анджелина, точно за его вопросом и ее ответом ничего не стояло. – Возможно, после собрания поеду в спортзал. – Она поцеловала мужа в щеку и, развернувшись, вышла за дверь.

В конце подъездной дорожки Анджелина притормозила, пропуская следовавшую мимо машину, и вспомнила, как раньше заботилась о подложках. И о салфетках в тон. Волновалась из-за порванных обоев и трещин на штукатурке. А теперь отстранилась: смотрит на собственный дом будто с улицы, мимоездом, как все эти последние дни, и видит Уилла с разинутым ртом – недоумевающего, потерянного…

Анджелина стукнула кулаком по рулю. Уилл хороший человек, а она – ужасный. И к тому же она все больше и больше отвлекается, забывая, зачем ей вообще нужен этот пустой дом. Такое ощущение, будто некий великан раскрутил ее, как юлу, и придерживает гигантским пальцем, стараясь отойти на безопасное расстояние до того, как она сорвется с места.

После короткого пятничного собрания в Службе патронажного ухода Анджелина поехала в спортклуб. Бодро перебирая ногами на беговой дорожке под звуки очень громкого рэпа, она стала рассматривать зал. Две девицы студенческого возраста (в кофтах в тон шортам) под предводительством накрашенной женщины в красной футболке с надписью «Тренер» направлялись к тренажерам у окон. А вот Надин с Фрэнсисом. Анджелина чуть не помахала им рукой. На Надин были старомодные очки в черной оправе, и только теперь Анджелина заметила, что у той выпирают передние зубы. Надин готовила тренажер, а Фрэнсис в своих темных носках сидел напротив нее – не упражнялся, просто наблюдал. Пока Надин устанавливала вес, а затем высоту сиденья, он неотступно провожал ее взглядом. Потом внимательно проследил за тем, как она, будто воспаряя, поднимается с корточек. Когда Надин закончила, Фрэнсис заполнил собой разделявшее их крошечное пространство, белым полотенцем бережно вытер пот с ее лба и щек. И после секундной паузы поцеловал в губы. Прямо там, в спортзале, под громкую музыку, в запахе пота, среди людей, которые делали приседания.

Анджелина осмотрелась, чтобы выяснить, заметил ли это кто‑нибудь еще, но Надин и Фрэнсис, кажется, были участниками ее собственного, персонального реалити-шоу. Дальше должен последовать крупный план Надин, которая произнесет в камеру: «Что я делаю, когда хочу встряхнуться? Спускаюсь в „Севен-элевен“, покупаю пиво в такой высокой банке и пачку сигарет. Лучше ничего не придумаешь. Любимый журнал? Я ими не интересуюсь». Потом камера наездом покажет кеды, слишком короткие штаны и невидимки, которыми подколоты короткие пряди, не попавшие в хвост. Эта прическа с челкой, разделенной посередине пробором и свисавшей, точно куцые крылышки, по обеим сторонам лица – не выбившейся из-под невидимок, а выпростанной намеренно, – была при любых обстоятельствах противопоказана скучным каштановым волосам Надин.

Лицо у Анджелины запылало. Она потянулась рукой к горлу. Какая же она язва! Критикует окружающих как дышит – на автомате. Этому пора положить конец. Как же хочется, чтобы ее первой реакцией было раскрыть объятия.

Надин и Фрэнсис неторопливо направились к беговым дорожкам. Мужчина провел пальцем по спине своей спутницы, что, кажется, заставило ее улыбнуться. И не просто улыбнуться. Надин прямо‑таки искрилась. Эта особа со своими дурацкими невидимками и кедами вся сияла. Будто она счастлива быть именно такой, какая она есть.

У Анджелины пискнул мобильник. «Молоко закончилось». Она снова вставила его в маленькое гнездо для телефона на беговой дорожке, увеличила скорость и наклон, после чего перевела взгляд на висевшие над ней шесть экранов.

Глава 13

Входя в новую кофейню, которую приметил несколько недель назад, еще когда ходил на работу, вместо звяканья колокольчика, традиционно раздающегося при открывании дверей, Уилл услышал звуки песни «Я патриот» и безошибочно узнаваемый голос Джексона Брауна. Он громко рассмеялся. Музыка! Про музыку‑то он и забыл!

И Уилл сразу помчался бы домой, чтобы придать своей мастерской нечто вроде музыкальной атмосферы, если бы из-за стойкой не нарисовался высокий парень, который, откинув с глаз длинные прямые пряди, сказал:

– Привет, меня зовут Клайд. Что вам подать?

Уилл кивнул, шагнул вперед и уткнулся взглядом в грифельную доску над полками с кружками и стеклянными банками с зерновым кофе. Он был почти уверен, что попросит капучино, поскольку дома его не приготовишь. На подставке для торта, которая стояла на стойке, под стеклянным колпаком красовались клюквенные кексы с сахарной посыпкой, выглядевшие по-настоящему аппетитно. Жаль, что у него нет привычки к перекусам между приемами пищи. Он сделал заказ, и Клайд уточнил:

– Здесь или с собой?

– Здесь, разумеется, – ответил Уилл. Ему вдруг показалось, что он сто лет не выходил из дома.

– Супер! – ответил Клайд. В заведении больше никого не было.

Уилл пожалел, что не захватил с собой книгу. Надо в следующий раз не забыть.

– Клайд, а у тебя есть девушка?

Клайд перестал вспенивать молоко.

– Девушка? Есть. – И вернулся к своему занятию.

– Ей с тобой хорошо? – Уилл привалился к стойке бедром.

Клайд снова остановился.

– А разве, типа, не должно, если она моя девушка?

– Справедливо, – ответил Уилл, вдыхая насыщенный кофейный аромат. – И я рад за тебя.

Клайд навис над кофемашиной, сосредоточенно нахмурившись, медленно перенес кружку с пышной пеной на деревянную стойку и начал медленно перемещать по ее поверхности. На полпути он выпустил кружку из рук, чтобы снова откинуть с глаз длинную челку.

Уилл положил на стойку пятерку и, развернув кружку, взялся за ручку. На ее боку красовалось название кофейни: «Тихий дом». Он снова усмехнулся, подумав, что Анджелине это место понравилось бы.

– Моя мать без ума от Джексона Брауна. – Клайд закатил глаза.

Уилл бросил сдачу в стеклянную банку на стойке.

– И что ты делаешь, чтобы понравиться девушке? – спросил он, склонившись над кружкой и делая глоток кофе, правда, отхлебнуть получилось только пенку.

– Да ничего особенного, – ответил Клайд.

– Угадай, как давно я женат.

Парень пожал плечами.

– Давай, предположи.

– Девять лет, – сказал Клайд.

– Двадцать три года!

– Мужик, я столько на свете живу! По-моему, и десять лет уже немалый срок.

– Мой отец бросил мою мать через десять лет, – заметил Уилл и замолчал, услышав музыку – разве она играла все это время? Потом заметил на потолке в углах помещения крошечные прямоугольные колонки. – После этого я больше ни разу с ним не разговаривал.

– Жесть, мужик.

– А мать моей жены была сумасшедшая, – продолжал Уилл, облокачиваясь на стойку. – Никогда не выходила из дома. Умерла в ванне, где лежала целыми днями. Хочешь знать, в чем заключается ирония?

Клайд едва заметно кивнул.

– Моя жена вообще не хочет находиться дома. – Уилл сделал глоток кофе, и ему снова не досталось ничего, кроме пенки. – Что, и впрямь надо выхлебать все это, чтобы добраться до кофе, а?

– Я не пью капучино.

– Наверное, мне тоже не стоило. – Однако при следующей попытке ему все‑таки удалось добыть немного кофе. – Черт побери, не того я боялся.

– У нас есть патио за домом, если хотите посидеть снаружи, – сообщил Клайд.

Уилл решил, что хочет.

В патио тоже звучала песня Джексона Брауна – «Под разверзающимся небом», и Уилл, повернувшись на звук, раздававшийся у него над плечом, обнаружил маленький черный динамик над дверью. Патио представлял собой новенькую, судя по виду, зацементированную площадку позади ресторанчика, в стороне от дороги. Три деревянных стола с лавками. Справа – большой раскидистый дуб с ярко-красными листьями на вершине. Когда Уилл направился к столу, под ногами у него зашуршала коричневая листва, подметать которую, скорее всего, было обязанностью Клайда. Уилл сел и, сделав хороший глоток, тыльной стороной ладони стер пенку над губой. По последним нескольким нотам «Вглядываюсь в тебя» он вспомнил, что следующей будет «Покачай меня на воде». Это были песни Анджелины – песни, которые он знал, потому что слушал их вместе с ней.